Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

19.11.2012 в 19:56

Пишет  Odillia:

Супервулканы
Я так понимаю, это объёмное "полнокупольное" изображение... это должно быть что-то потрясающее!


SpaceRip

Я так с Беней всесторонне образованным человеком стану: он мне и про первую мировую расскажет, и про Овидия, и про вулканы, и про "ягуар"... Не человек, а ходячая просветительская миссия

@настроение: мощно

@темы: Benedict Cumberbatch, his voice

---

Цитаты для циников

Ваше имя Цитата для вас - Мам, можно я кину в него яблоко? - Нет. Едой не кидаются, кинь нож.

все гадания на aeterna.qip.ru

Узнать про свой знак зодиака

@настроение: ну вот такая я

@темы: приколы, тесты

---

Это великолепно. Спасибо Odillii за экскурс

18.11.2012 в 21:29

Пишет  Odillia:

Литературный клуб имени Бенедикта Камбербэтча: Овидий "Метаморфозы"
Сегодня Бенедикт свет Камбербэтч осчастливит своим выступлением публику Уимблдонского музыкального фестиваля. Собравшиеся в Реформатской Объединённой Троицкой церкви (Trinity United Reformed Church) на Мансл роуд в Уимблдоне, купив билет всего за 15, 23 или 28 фунтов, будут иметь возможность насладиться не только музыкой в исполнении знаменитого гобоиста Николаса Даниэля, но и неподражаемым голосом Бенедикта, который заявлен как исполнитель литературной части (возможность наслаждаться его лицезрением, а может, и подойти после представления, прилагается бесплатно).

смотреть

Исполняются Шесть метаморфоз по Овидию Бенджамина Бриттена. Правда, в чём будет заключаться эта самая литературная часть, не вполне понятно, поскольку "сюита состоит из шести частей, озаглавленных по именам персонажей греческой мифологии: Пан, Фаэтон, Ниоба, Вакх, Нарцисс и Аретуса. Каждую из частей автор снабдил кратким программным пояснением из одного предложения по-английски и указанием темпа на итальянском языке. Приблизительная продолжительность исполнения сюиты — около тринадцати-четырнадцати минут"
Поскольку применение такого крупнокалиберного орудия как Камбербэтч для столь ничтожной цели кажется довольно нелепым, то надо надеяться, что он всё-таки не ограничится озвучиванием "пояснения из одного предложения" перед исполнением каждой части, а прочтёт соответствующие отрывки из Овидия.
В любом случае, меня он уже побудил это сделать,а заодно и к музыке Бриттена приобщиться ))

Публий Овидий Назон.

Метаморфозы (лат. Metamorphoses) — поэма древнеримского поэта Овидия в пятнадцати книгах, в которой повествуется о различного рода мифических превращениях, начиная с создания мира из хаоса и вплоть до апофеоза Юлия Цезаря, душа которого, согласно распространенному поверью, переселилась в комету, появление которой совпало с погребальными играми в его честь. Поскольку метаморфозы так или иначе входят в большинство греческих мифов, поэма превратилась в свод греческой мифологии, а в последней своей трети она излагает греческие и римские исторические легенды. Однако Овидий совершенно по-иному переосмыслил и пересказал эти мифы. Поэма была написана Овидием в Риме между 2 и 8 годами н. э.

Дальше идут интересующие нас отрывки (перевод с латинского С.В.Шервинского).

Оффтоп: вместо предисловия

Не могу не привести тут отрывок из начала поэмы

И родился человек. Из сути божественной coздaн
Был он вселенной творцом-зачинателем лучшего мира,
Иль молодая земля, разделенная с горним эфиром
Только что, семя еще сохранила родимого неба?
Отпрыск Япета, ее замешав речною водою,
Сделал подобье богов, которые всем управляют.
И между тем как, склонясь, остальные животные в землю
Смотрят, высокое дал он лицо человеку и прямо
В небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи.

ПАН

ПАН



В холодных горах аркадских
Самой известной была меж гамадриад нонакринских
Дева-наяда одна, ее звали те нимфы Сирингой.
Часто спасалась она от сатиров, за нею бегущих,
И от различных богов, что в тенистом лесу обитают
И в плодородных полях. Ортигийскую чтила богиню
Делом и девством она. С пояском, по уставу Дианы,
Взоры могла б обмануть и сойти за Латонию, если б
Не был лук роговым, а у той золотым бы он не был.
Путали все же их. Раз возвращалась Сиринга с Ликея;
И увидал ее Пан и, сосною увенчан колючей,
Молвил такие слова... - привести лишь слова оставалось
И рассказать, как, отвергнув мольбы, убегала Сиринга,
Как она к тихой реке, к Ладону, поросшему тростьем,
Вдруг подошла; а когда ее бег прегражден был водою,
Образ ее изменить сестриц водяных попросила;
Пану казалось уже, что держит в объятьях Сирингу, -
Но не девический стан, а болотный тростник обнимал он;
Как он вздыхает и как, по тростинкам задвигавшись, ветер
Тоненький звук издает, похожий на жалобный голос;
Как он, новым пленен искусством и сладостью звука,
"В этом согласье, - сказал, - навсегда мы останемся вместе!"
Так повелось с той поры, что тростинки неровные, воском
Слеплены между собой, сохраняют той девушки имя.

ФАЭТОН

ФАЭТОН



По летам и способностям ровнею был с Эпафом
Солнца дитя Фаэтон. Когда он однажды, зазнавшись,
Не пожелал уступить, похваляясь родителем Фебом,
Спеси не снес Инахид. "Во всем, - говорит, - ты, безумный,
Матери веришь, надмен, но в отце ты своем обманулся!"
Побагровел Фаэтон, но стыдом удержал раздраженье
И поспешил передать Климене Эпафа попреки.

"Скорбь тем больше, о мать, - говорит, - что, свободный и гордый,
Я перед ним промолчал; мне стыд - оскорбленье такое, -
Слово он вымолвить смог, но дать не смог я отпора!
Ты же, коль истинно я сотворен от небесного корня,
Знак даруй мне, что род мой таков; приобщи меня к небу!"
Молвил он так и обвил материнскую шею руками,
И головою своей и Меропсовой, сестриным браком
Клялся, моля, чтоб отца дала ему верные знаки.

Трудно сказать, почему Климена - мольбой Фаэтона
Тронута или гневясь, что взвели на нее обвиненье, -
Обе руки к небесам подняла и, взирая на солнце, -
"Светом его, - говорит, - чьи лучи столь ярко сверкают,
Сын, клянусь тебе им, который нас видит и слышит, -
Этим, которого зришь, вот этим, что правит вселенной,
Фебом рожден ты! Коль ложь говорю, себя лицезреть мне
Пусть воспретит, и очам сей день да будет последним!
Труд недолгий тебе - увидеть отцовских пенатов:
Там, где восход, его дом граничит с нашей землею.
Если стремишься душой, отправляйся и будешь им признан".

Тотчас веселый вскочил, услыхав материнское слово,
И уж готов Фаэтон охватить все небо мечтою.
Вот эфиопов своих и живущих под пламенем солнца
Индов прошел он и вмиг к отцовскому прибыл восходу.

Солнца высокий дворец подымался на стройных колоннах,
...
Только дорогой крутой пришел туда отпрыск Климены,
В дом лишь вошел он отца, в чьем не был отцовстве уверен,
Тотчас направил шаги к лицу родителя прямо
И в отдалении стал; не в силах был вынести света
Ближе. Сидел перед ним, пурпурной окутан одеждой,
Феб на престоле своем, сиявшем игрою смарагдов.
С правой и левой руки там Дни стояли, за ними
Месяцы, Годы, Века и Часы в расстояниях равных;
И молодая Весна, венком цветущим венчанна;
Голое Лето за ней в повязке из спелых колосьев;
Тут же стояла, грязна от раздавленных гроздьев, и Осень;
И ледяная Зима с взлохмаченным волосом белым.

Вот приведенного в страх новизною предметов с престола
Юношу Феб увидал все зрящими в мире очами.
"В путь для чего ты пошел? Что в этом дворце тебе надо,
Чадо мое, Фаэтон? Тебя ли отвергну?" - промолвил.

Тот отвечает: "О свет всеобщий великого мира,
Феб, мой отец, если так называть себя мне позволяешь,
Если Климена вины не скрывает под образом ложным!
Дай мне, родитель, залог, по которому верить могли бы,
Что порожден я тобой, - отреши заблужденья от духа",

Так он сказал. И отец лучи отложил, что сияли
Вкруг головы у него, велел пододвинуться ближе
И, обнимая его, - "Не заслужено, - молвит, - тобою,
Чтобы отверг я тебя, - Климена правду сказала.
А чтоб сомненье твое уменьшилось, дара любого
Ныне проси, и я дам. Свидетель - болото, которым
Клясться боги должны, очам незнакомое нашим".

Только он кончил, а тот колесницу отцовскую просит,
Права лишь день управлять крылоногими в небе конями.
И пожалел тут отец, что поклялся; три и четыре
Раза качнул головой лучезарной, сказав: "Безрассудна
Речь моя после твоей. О, если б мог я обратно
Взять обещанья! Поверь: лишь в этом тебе отказал бы.
Я не советую, сын. Опасны твои пожеланья.
Много спросил, Фаэтон! Такие дары не подходят,
Сын мой, ни силам твоим, ни вовсе младенческим годам.
Смертного рок у тебя, а желанье твое не для смертных.
Больше того, что богам касаться дозволено горним,
Ты домогаешься. Пусть о себе мнит каждый, как хочет,
Все же не может никто устоять на оси пламеносной,
Кроме меня одного. И даже правитель Олимпа
Сам, что перуны стремит ужасной десницей, не станет
Сей колесницы вести. А кто же Юпитера больше?
...
Четвероногих сдержать, огнем возбужденных, который
В их пламенеет груди и ноздрями и пастями пышет,
Будет тебе нелегко. И меня еле терпят, едва лишь
Нрав распалится крутой, и противится поводу выя.
Ты же, - чтоб только не стать мне даятелем смертного дара, -
Поберегись, - не поздно еще, - измени пожеланье!
Правда, поверив тому, что родился от нашей ты крови,
Верных залогов ты ждешь? Мой страх тебе - верным залогом!
То, что отец я, - отца доказует боязнь. Погляди же
Мне ты в лицо. О, когда б ты мог погрузить свои очи
В грудь мне и там, в глубине отцовскую видеть тревогу!
И, наконец, посмотри, что есть в изобильной вселенной:
Вот, из стольких ее - земных, морских и небесных -
Благ попроси что-нибудь, - ни в чем не получишь отказа.
От одного воздержись, - что казнью должно называться,
Честью же - нет. Фаэтон, не дара, но казни ты просишь!
Шею зачем мне обвил, неопытный, нежным объятьем?
Не сомневайся во мне - я клялся стигийскою влагой, -
Все, что желаешь, отдам. Но только желай поразумней".

Он увещанья скончал. Но тот отвергает советы;
Столь же настойчив, горит желаньем владеть колесницей.
Юношу все ж наконец, по возможности медля, родитель
К той колеснице ведет высокой - изделью Вулкана.
Ось золотая была, золотое и дышло, был обод
Вкруг колеса золотой, а спицы серебряны были.
...
Сына лицо между тем покрывает родитель священным
Снадобьем, чтобы терпеть могло оно жгучее пламя;
Кудри лучами ему увенчал и, в предчувствии горя,
Сильно смущенный, не раз вздохнул тяжело и промолвил:
"Ежели можешь ты внять хоть этим отцовским советам,
Сын, берегись погонять и крепче натягивай вожжи.
Кони и сами бегут, удерживать трудно их волю.
Не соблазняйся путем, по пяти поясам вознесенным.
В небе прорезана вкось широким изгибом дорога, (...)
Этой дороги держись: следы от колес ты заметишь.
Чтоб одинаковый жар и к земле доносился и к небу,
Не опускайся и вверх, в эфир, не стреми колесницу.
Если выше помчишь - сожжешь небесные домы,
Ниже - земли сожжешь. Невредим серединой проедешь."
...
Юноша телом своим колесницу легкую занял,
Встал в нее, и вожжей руками коснулся в восторге,
Счастлив, и благодарит отца, несогласного сердцем.
...
Легок, однако, был груз, не могли ощутить его кони
Солнца; была лишена и упряжь обычного веса...
Только почуяла то, понесла четверня, покидая
Вечный накатанный путь, бежит уж не в прежнем порядке.
В страхе он сам. И не знает, куда врученные дернуть
Вожжи и где ему путь. А и знал бы, не мог бы управить!
...
Только несчастный узрел Фаэтон с небесной вершины
Там, глубоко-глубоко, под ним распростертые земли,
Он побледнел, у него задрожали от страха колени
И темнотою глаза от толикого света покрылись.
Он уж хотел бы коней никогда не касаться отцовских,
Он уж жалеет, что род свой узнал, что уважена просьба...
Оцепенел, не поймет, как быть, вожжей не бросает, -
Но и не в силах коней удержать и имен их не знает,

В трепете видит: по всем небесам рассеяны чуда
Разнообразные; зрит огромных подобья животных.
Место на небе есть, где дугой Скорпион изгибает
Клешни свои, хвостом и кривым двусторонним объятьем
Вширь растянулся и вдаль, через два простираясь созвездья.
Мальчик едва лишь его, от испарины черного яда
Влажного, жалом кривым готового ранить, увидел, -
Похолодел и, без чувств от ужаса, выронил вожжи.

А как упали они и, ослабнув, крупов коснулись, -
Кони, не зная преград, без препятствий уже, через воздух
Краем неведомым мчат, куда их порыв увлекает,
И без управы несут; задевают недвижные звезды,
Мча поднебесной выси, стремят без пути колесницу, -
То в высоту заберут, то, крутым спускаясь наклоном,
В более близком уже от земли пространстве несутся,

И в удивленье Луна, что мчатся братнины кони
Ниже, чем кони ее; надымят облака, занимаясь.
Полымя землю уже на высотах ее охватило;
Щели, рассевшись, дает и сохнет, лишенная соков,
Почва, седеют луга, с листвою пылают деревья;
Нивы на горе себе доставляют пламени пищу.
Мало беды! Города с крепостями великие гибнут
Вместе с народами их, обращают в пепел пожары
Целые страны. Леса огнем полыхают и горы.
...
Тут увидал Фаэтон со всех сторон запылавший
Мир и, не в силах уже стерпеть столь великого жара,
Как из глубокой печи горячий вдыхает устами
Воздух и чует: под ним раскалилась уже колесница.
Пепла, взлетающих искр уже выносить он не в силах,
Он задыхается, весь горячим окутанный дымом.
Где он и мчится куда - не знает, мраком покрытый
Черным, как смоль, уносим крылатых коней произволом.
...
А всемогущий отец, призвав во свидетели вышних
И самого, кто вручил колесницу, - что, если не будет
Помощи, все пропадет, - смущен, на вершину Олимпа
Всходит, откуда на ширь земную он тучи наводит,
И подвигает грома, и стремительно молнии мечет.

Но не имел он тогда облаков, чтоб на землю навесть их,
Он не имел и дождей, которые пролил бы с неба.
Он возгремел, и перун, от правого пущенный уха,
Кинул в возницу, и вмиг у него колесницу и душу
Отнял зараз, укротив неистовым пламенем пламя.

В ужасе кони, прыжком в обратную сторону прянув,
Сбросили с шеи ярмо и вожжей раскидали обрывки.
Здесь лежат удила, а здесь, оторвавшись от дышла,
Ось, а в другой стороне - колес разбившихся спицы;
Разметены широко колесницы раздробленной части.

А Фаэтон, чьи огонь похищает златистые кудри,
В бездну стремится и, путь по воздуху длинный свершая,
Мчится, подобно тому, как звезда из прозрачного неба
Падает или, верней, упадающей может казаться.
На обороте земли, от отчизны далеко, великий
Принял его Эридан и дымящийся лик омывает.
Руки наяд-гесперид огнем триязычным сожженный
Прах в могилу кладут и камень стихом означают:
"Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница;
Пусть ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал он".

НИОБА

НИОБА



Раньше, до свадьбы своей, Ниоба знавала Арахну,
Не научило ее наказанье землячки Арахны
Высшим богам уступать и быть в выраженьях скромнее.

Многим гордиться могла. Однако ни мужа искусство,
Ни благородная кровь, ни мощность обширного царства
Любы так не были ей, - хоть было и это ей любо, -
Сколь сыновья с дочерьми. Счастливейшей матерью можно
Было б Ниобу назвать, коль себя не сочла б таковою.

Как-то Тиресия дочь, владевшая даром прозренья,
Манто, по улицам шла и, божественной движима силой,
Провозглашала: "Толпой, Исмениды, ступайте, несите
Ладан Латоне скорей и обоим, Латоной рожденным,
С благочестивой мольбой! Вплетете в волосы лавры!
Ибо Латона сама моими глаголет устами!"
Внемлют ей дочери Фив, чело украшают листвою
И на священный алтарь моленья приносят и ладан.

Вот горделиво идет с толпой приближенных Ниоба,
Золотом пышно блестя, во фригийские ткани вплетенным, -
Даже и в гневе своем прекрасна и, волосы вскинув,
Что ниспадали к плечам, величавой своей головою,
Остановилась и, всех обведя своим взором надменным, -

"Что за безумье? - кричит, - предпочесть понаслышке известных -
Зримым воочью богам? Почему алтарями Латону
Чтут, а мое божество - без курений? Родитель мой - Тантал,
Он же единственным был допущен до трапезы Вышних.
Матерь - Плеядам сестра; мне дед Атлант величайший,
Что на могучем хребте равновесье небесное держит,
Сам Юпитер мне дед. Но им я горжусь и как свекром.
Фригии все племена предо мною трепещут; держава
Кадма под властью моей; возведенная струнами крепость
Мужа, с народом ее, - в его и в моем управленье.

В доме, куда бы я взор ни направила, всюду встречаю
Всяких обилье богатств. К тому же достойна богини
Прелесть лица моего. Семерых дочерей ты причисли,
Юношей столько ж, а там и зятьев и невесток не меньше.
Так вопрошайте ж, на чем моя утверждается гордость!

Не понимаю, как вы порожденную Кеем-титаном
Смеете мне предпочесть - Латону, которой для родов
Даже великой землей в ничтожном отказано месте.
Небо, земля и вода - все вашу отвергло богиню.
В мире скиталась, пока над блуждавшей не сжалился Делос:
"Странницей ты по земле блуждаешь, я же - по морю", -
Остров сказал и приют неустойчивый ей предоставил.
Стала там матерью двух: то детей моих часть лишь седьмая!

Счастлива я: кто бы стал отрицать? И счастливой останусь.
Кто усомнится? Меня обеспечило чад изобилье.
Так я могуча, что мне повредить не в силах Фортуна.
Если и много возьмет, то более все же оставит.
Так я богата, что страх мне уже неизвестен. Представьте,
Что из толпы своих чад кого-нибудь я и лишилась;
Но, обездолена так, до двоих я не снижусь, - а двое -
Вся у Латоны толпа; не почти ли бездетна Латона?

Прочь разойдитесь! Алтарь покиньте! С волос поснимайте
Лавры!" Снимают венки, покидают жертвы, не кончив,
И - то дозволено им! - небожителей шепотом славят.

Возмущена тут богиня была и с высокой вершины
Кинфской с речью такой к своим близнецам обратилась:
"Вот я, родившая вас, появлением гордая вашим, -
Кроме Юноны, других не ниже богиня, - сомненье
Вижу, богиня ли я?! Алтари у меня отнимают,
Чтимые веки веков, - от вас жду помощи, дети!

Это не все еще зло. Танталида к печальному делу
Брань добавила: вас поставить осмелилась ниже
Собственных чад; и меня - то с нею да будет! - бездетной
Смела назвать, - ведь язык у нее от отца негодяя!"

Намеревалась мольбы тут добавить Латона, но молвил
Феб: "Перестань говорить! замедляешь ты жалобой кару",
То же и Феба рекла, и, быстро по воздуху спрянув,
Кадмова града они, под облаком скрыты, достигли.

Гладкое было у стен широкое поле. Всечасно
Кони топтали его Колесницы во множестве также.
Твердых удары копыт размягчали на поприще почву.
Вот из могучих сынов Амфиона иные садятся
На горделивых коней, чьи спины алеют багрянцем
Тирским, и в руки берут отягченные златом поводья.

Вот между ними Исмен, - что первой матери мукой
Некогда был, - меж тем, как он правит по кругу привычным
Бегом коня своего и смиряет вспененную морду, -
"Горе мне!" - вскрикнул: уже впилась стрела в середину
Груди его, и, рукой умирающей повод покинув,
Сник постепенно Исмен с плеча лошадиного на бок.

Рядом с ним ехавший, стрел услыхав бряцанье в колчане,
Вмиг натянул поводья Сипил, - так кормчий пред бурей,
Тучу завидя, спешит; наставляет полотна, бессильно
Свисшие, чтобы поймать малейшие воздуха струи.
Вмиг натянул... но едва натянул он поводья, настигнут
Был неминучей стрелой; трепеща, она сзади вонзилась
В шею ему, и торчит наконечник железный из горла.
Сам он, как был, наклонясь через шею крутую и гриву,
Наземь скатился, и кровь запятнала горячая землю.

Вот и несчастный Федим, и, названный именем деда,
Тантал, обычный свой труд завершив и тело натерши
Маслом, вступили в борьбу, - подходящее юности дело.
И уж сплетались они, борясь друг с другом, грудь с грудью,
Тесным узлом; как вдруг, с натянутой пущена жилы,
Братьев пронзила стрела сплетенными, так, как стояли.
И застонали зараз и зараз согбенные мукой
Наземь сложили тела; зараз и последние взоры
Вскинули, лежа уже, и вместе дух испустили.

То увидал Алфенор; и, до крови в грудь ударяя,
К ним поспешает, - обняв, их к жизни вернуть, охладевших.
Но упадает и сам при свершении долга: Делиец
В грудь глубоко его смертоносным пронзает железом.
А как стрелу извлекли, на конце крючковатом достали
Легкого часть, а душа излетела с кровавой струею.

Отрок меж тем Дамасйхтон двойной был раною ранен,
А не одной. Удар под самой икрою пришелся
В месте, где мягким узлом под коленом сплетаются жилы.
Но, между тем как стрелу он пытался смертельную вырвать,
В горло вторая ему вонзилась по самые перья.
Вытолкнул крови напор стрелу, и кверху из раны
Прянула и, далеко полетев, прорезала воздух.

Илионей, оставшись один, напрасно с мольбою
Руки меж тем воздевал: "О боги, о все без различья!" -
Молвил, не зная о том, что молиться не всем надлежало, -
"Сжальтесь!" - и тронут был Феб-луконосец, хотя невозможно
Было стрелу возвратить. Погиб он, однако, от раны
Легкой: в сердце его стрела не глубоко вонзилась.

Слух о беде, и народная скорбь, и домашних рыданья
Вскоре уверили мать в нежданно постигшем крушенье,
И удивляться смогла и гневаться, как же дерзнули
Боги такое свершить - что столь права их велики!
Вот и отец Амфион, грудь острым железом пронзивши,
Умер, горе свое одновременно с жизнью окончив.

О, как Ниоба теперь отличалась от прежней Ниобы,
Что от Латониных жертв недавно народ отвращала
Или когда среди города шла, выступая надменно,
Всем на зависть своим! А теперь ее враг пожалел бы.
К хладным припала телам; без порядка она расточала
Всем семерым сыновьям на прощанье свои поцелуи.

К небу от них подняла посиневшие руки и молвит:
"Горем питайся и гнев насыщай слезами моими.
Зверское сердце насыть! И меня на семи погребеньях
Мертвой несут. Победив, торжествуй надо мною, врагиня!
Но почему - победив? У несчастной больше осталось,
Чем у счастливой тебя. Семерых схоронив - побеждаю".

Молвила, но уж звенит тетива на натянутом луке:
Кроме Ниобы одной, окружающих всех устрашила.
Та же от горя смела. Стояли в одеждах печали
Около братских одров распустившие волосы сестры,
Вот из толпы их одна, стрелу извлекая из тела,
К брату своим побледневшим лицом, умирая, склонилась.

Вот, несчастливицу мать пытаясь утешить, другая
Смолкла внезапно и смерть приняла от невидимой раны,
Губы тогда лишь сомкнув, когда испустила дыханье.
Эта, пытаясь спастись, вдруг падает; та умирает,
Пав на сестру; та бежит, а эта стоит и трепещет.

Смерть шестерых отняла, - от разных погибли ранений,
Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим телом,
Всею одеждой прикрыв, - "Одну лишь оставь мне, меньшую!
Только меньшую из всех прошу! - восклицает. - Одну лишь!"
Молит она: а уж та, о ком она молит, - погибла...

Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга,
Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер,
Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижно
Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.

Вот у нее и язык с отвердевшим смерзается небом;
Вот уже в мышцах ее к напряженью пропала способность.
Шея не гнется уже, не в силах двинуться руки,
Ноги не могут ступить, и нутро ее все каменеет.
Плачет, однако, и вот, окутана вихрем могучим,
Унесена в свой отеческий край. На горной вершине
Плачет: поныне еще источаются мрамором слезы.

ВАКХ

ВАКХ



"Вот мы и здесь!" - Офельт говорит, из товарищей первый,
Сам же добычей гордясь, на пустынном поле добытой,
Мальчика брегом ведет, по наружности схожего с девой.
Тот же качался, вином или сном отягченный как будто,
И подвигался с трудом. На одежду смотрю, на осанку
И на лицо - ничего в нем не вижу, что было бы смертным.

Понял я и говорю сотоварищам: "Кто из бессмертных
В нем, сказать не могу, но в образе этом - бессмертный.
Кто бы ты ни был, о будь к нам благ и в трудах помоги нам!
Их же, молю, извини!" - "За нас прекрати ты молитвы!" -
Диктид кричит, что из всех проворней наверх забирался
Мачт и скользил на руках по веревкам. Его одобряют
И белокурый Мелант, на посу сторожащий, и Либид
С Алкимедоном, затем призывающий возгласом весла
Двигаться или же стать, Эпопей, побудитель отваги,
Так же и все; до того ослепляет их жадность к добыче.

"Нет, чтоб был осквернен корабль святотатственным грузом,
Не потерплю, - я сказал, - я первый права тут имею!"
Вход преграждаю собой. Но меж моряками наглейший
Ярости полн Ликабант, из тускского изгнанный града,
Карою ссылки тогда искупавший лихое убийство.

Этот, пока я стоял, кулаком поразил молодецким
В горло меня и как раз опрокинул бы в море, когда бы
Я не застрял, хоть и чувства лишась, бечевою задержан.
И в восхищенье толпа нечестивцев! Но Вакх наконец-то -
Ибо тот мальчик был Вакх, - как будто от крика слетела
Сонность и после вина возвратились в грудь его чувства, -
"Что вы? И что тут за крик? - говорит. - Какою судьбою
К вам, моряки, я попал? И куда вы меня повезете?"

"Страх свой откинь! - отвечает Прорей, - скажи лишь, в какой ты
Гавани хочешь сойти, - остановишься, где пожелаешь".
Либер в ответ: "Корабля вы к Наксосу ход поверните.
Там - мой дом; и земля гостей дружелюбная примет".
Морем клялись лжецы и всеми богами, что будет
Так, мне веля паруса наставлять на раскрашенный кузов.

Наксос был вправо; когда я направо наставил полотна, -
"Что ты, безумец, творишь!" - Офельт говорит, про себя же
Думает каждый: "Сошел ты с ума? Поворачивай влево!"
Знаки одни подают, другие мне на ухо шепчут.
Я обомлел. "Пусть иной, - говорю, - управление примет".
И отошел от руля, преступленья бежав и обмана.

Все порицают меня, как один, корабельщики ропщут.
Эталион между тем говорит: "Ужели же наше
Счастье в тебе лишь одном?" - подходит и сам исполняет
Труд мой: в другую корабль от Наксоса сторону правит.

И удивляется бог, и, как будто он только что понял
Все их лукавство, глядит на море с гнутого носа,
И, подражая слезам, - "Моряки, вы сулили не эти
Мне берега, - говорит, - и просил не об этой земле я.
Кары я чем заслужил? И велика ли слава, что ныне
Мальчика, юноши, вы одного, сговорясь, обманули?"

Плакал тем временем я. Нечестивцев толпа осмеяла
Слезы мои, и сильней ударяются весла о волны.
Ныне же им самим, - ибо кто из богов с нами рядом,
Если не он, - я клянусь, что буду рассказывать правду,
Невероятную пусть: неожиданно судно средь моря
Остановилось, корабль как будто бы суша держала.

И, изумленные, те в ударах упорствуют весел,
Ставят полотна, идти при двоякой подмоге пытаясь.
Весел уключины плющ оплетает, крученым изгибом
Вьется, уже с парусов повисают тяжелые кисти.

Бог между тем, увенчав чело себе лозами в гроздьях,
Сам потрясает копьем, виноградной увитым листвою.
Тигры - вокруг божества: мерещатся призраки рысей,
Дикие тут же легли с пятнистою шкурой пантеры.

Спрыгивать стали мужи, - их на то побуждало безумье
Или же страх? И первым Медон плавники получает
Черные; плоским он стал, и хребет у него изгибаться
Начал. И молвит ему Ликабант: "В какое же чудо
Ты превращаешься?" Рот между тем у сказавшего шире
Стал, и уж ноздри висят, и кожа в чешуйках чернеет.

Либид же, оборотить упорные весла желая,
Видит, что руки его короткими стали, что вовсе
Даже не руки они, что верней их назвать плавниками.
Кто-то руками хотел за обвитые взяться веревки, -
Не было более рук у него; и упал, как обрубок,
В воду моряк: у него появился и хвост серповидный,
Словно рога, что луна, вполовину наполнившись, кажет.

Прыгают в разных местах, обильною влагой струятся,
И возникают из волн, и вновь погружаются в волны.
Словно ведут хоровод, бросаются, резво играя.
Воду вбирают и вновь из ноздрей выпускают широких.

Из двадцати моряков, которые были на судне,
Я оставался один. Устрашенного, в дрожи холодной,
Бог насилу меня успокоил, промолвив: "От сердца
Страх отреши и на Дию плыви". И, причалив, затеплил
Я алтари, и с тех пор соучаствую в таинствах Вакха.

НАРЦИСС

НАРЦИСС



Опыт доверья и слов пророческих первой случилось
Лириопее узнать голубой, которую обнял
Гибким теченьем Кефис и, замкнув ее в воды, насилье
Ей учинил. Понесла красавица и разродилась
Милым ребенком, что был любви и тогда уж достоин;

Мальчика звали Нарцисс. Когда про него воспросили,
Много ль он лет проживет и познает ли долгую старость,
Молвил правдивый пророк: "Коль сам он себя не увидит".
Долго казалось пустым прорицанье; его разъяснила
Отрока гибель и род его смерти и новшество страсти.

Вот к пятнадцати год прибавить мог уж Кефисий,
Сразу и мальчиком он и юношей мог почитаться.
Юноши часто его и девушки часто желали.
Гордость большая была, однако, под внешностью нежной, -
Юноши вовсе его не касались и девушки вовсе.

Видела, как загонял он трепетных в сети оленей,
Звонкая нимфа, - она на слова не могла не ответить,
Но не умела начать, - отраженно звучащая Эхо.
Плотью Эхо была, не голосом только; однако
Так же болтливой уста служили, как служат и ныне, -
Крайние только слова повторять из многих умела...

Вот Нарцисса она, бродящего в чаще пустынной,
Видит, и вот уж зажглась, и за юношей следует тайно,
Следует тайно за ним и пылает, к огню приближаясь, -
Так бывает, когда, горячею облиты серой,
Факелов смольных концы принимают огонь поднесенный.

О, как желала не раз приступить к нему с ласковой речью!
Нежных прибавить и просьб! Но препятствием стала природа,
Не позволяет начать; но - это дано ей! - готова
Звуков сама ожидать, чтоб словом на слово ответить.

Мальчик, отбившись меж тем от сонмища спутников верных,
Крикнул: "Здесь кто-нибудь есть?" И, - "Есть!" - ответила Эхо.
Он изумился, кругом глазами обводит и громким
Голосом кличет: "Сюда!" И зовет зовущего нимфа.
Он огляделся и вновь, никого не приметя, - "Зачем ты, -
Молвит, - бежишь?" И в ответ сам столько же слов получает.

Он же настойчив, и вновь, обманутый звуком ответов, -
"Здесь мы сойдемся!" - кричит, и, охотней всего откликаясь
Этому зову его, - "Сойдемся!" - ответствует Эх/embedо.
Собственным нимфа словам покорна и, выйдя из леса,
Вот уж руками обнять стремится желанную шею.

Он убегает, кричит: "От объятий удерживай руки!
Лучше на месте умру, чем тебе на утеху достанусь!"
Та же в ответ лишь одно: "Тебе на утеху достанусь!"
После, отвергнута им, в лесах затаилась, листвою
Скрыла лицо от стыда и в пещерах живет одиноко.

Все же осталась любовь и в мученьях растет от обиды.
От постоянных забот истощается бедное тело;
Кожу стянула у ней худоба, телесные соки
В воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости.
Голос живет: говорят, что кости каменьями стали.
Скрылась в лесу, и никто на горах уж ее не встречает,
Слышат же все; лишь звук живым у нее сохранился.

Так он ее и других, водой и горами рожденных
Нимф, насмехаясь, отверг, как раньше мужей домоганья.
Каждый, отринутый им, к небесам протягивал руки:
"Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!"
Молвили все, - и вняла справедливым Рамнузия просьбам.

Чистый ручей протекал, серебрящийся светлой струею, -
Не прикасались к нему пастухи, ни козы с нагорных
Пастбищ, ни скот никакой, никакая его не смущала
Птица лесная, ни зверь, ни упавшая с дерева ветка.
Вкруг зеленела трава, соседней вспоенная влагой;
Лес же густой не давал водоему от солнца нагреться.

Там, от охоты устав и от зноя, прилег утомленный
Мальчик, места красой и потоком туда привлеченный;
Жажду хотел утолить, но жажда возникла другая!
Воду он пьет, а меж тем - захвачен лица красотою.
Любит без плоти мечту и призрак за плоть принимает.

Сам он собой поражен, над водою застыл неподвижен,
Юным похожий лицом на изваянный мрамор паросский.
Лежа, глядит он на очи свои, - созвездье двойное, -
Вакха достойные зрит, Аполлона достойные кудри;
Щеки, без пуха еще, и шею кости слоновой,
Прелесть губ и в лице с белоснежностью слитый румянец.

Всем изумляется он, что и впрямь изумленья достойно.
Жаждет безумный себя, хвалимый, он же хвалящий,
Рвется желаньем к себе, зажигает и сам пламенеет.
Сколько лукавой струе он обманчивых дал поцелуев!
Сколько, желая обнять в струях им зримую шею,
Руки в ручей погружал, но себя не улавливал в водах!

Что увидал - не поймет, но к тому, что увидел, пылает;
Юношу снова обман возбуждает и вводит в ошибку.
Легковерный, зачем хватаешь ты призрак бегучий?
Жаждешь того, чего нет; отвернись - и любимое сгинет.
Тень, которую зришь, - отраженный лишь образ, и только.
В ней - ничего своего: с тобою пришла, пребывает,
Вместе с тобой и уйдет, если только уйти ты способен.

Но ни охота к еде, ни желанье покоя не могут
С места его оторвать: на густой мураве распростершись,
Взором несытым смотреть продолжает на лживый он образ,
Сам от своих погибает очей. И, слегка приподнявшись,
Руки с мольбой протянув к окружающим темным дубравам, -

"Кто, о дубравы, - сказал, - увы, так жестоко влюблялся?
Вам то известно; не раз любви вы служили приютом.
Ежели столько веков бытие продолжается ваше, -
В жизни припомните ль вы, чтоб чах так сильно влюбленный?

Вижу я то, что люблю; но то, что люблю я и вижу, -
Тем обладать не могу: заблужденье владеет влюбленным.
Чтобы страдал я сильней, меж нами нет страшного моря,
Нет ни дороги, ни гор, ни стен с запертыми вратами.
Струйка препятствует нам - и сам он отдаться желает!
Сколько бы раз я уста ни протягивал к водам прозрачным,
Столько же раз он ко мне с поцелуем стремится ответным.

Словно коснешься сейчас... Препятствует любящим малость.
Кто бы ты ни был, - ко мне! Что мучаешь, мальчик бесценный?
Милый, уходишь куда? Не таков я красой и годами,
Чтобы меня избегать, и в меня ведь влюбляются нимфы.
Некую ты мне надежду сулишь лицом дружелюбным,
Руки к тебе протяну, и твои - протянуты тоже.
Я улыбаюсь, - и ты; не раз примечал я и слезы,
Ежели плакал я сам; на поклон отвечал ты поклоном
И, как могу я судить по движениям этих прелестных
Губ, произносишь слова, но до слуха они не доводят.

Он - это я! Понимаю. Меня обмануло обличье!
Страстью горю я к себе, поощряю пылать - и пылаю.
Что же? Мне зова ли ждать? Иль звать? Но звать мне кого же?
Все, чего жажду, - со мной. От богатства я стал неимущим.
О, если только бы мог я с собственным телом расстаться!

Странная воля любви, - чтоб любимое было далеко!
Силы страданье уже отнимает, немного осталось
Времени жизни моей, погасаю я в возрасте раннем.
Не тяжела мне и смерть: умерев, от страданий избавлюсь.
Тот же, кого я избрал, да будет меня долговечней!
Ныне слиянны в одно, с душой умрем мы единой".

Молвил и к образу вновь безрассудный вернулся тому же.
И замутил слезами струю, и образ неясен
Стал в колебанье волны. И увидев, что тот исчезает, -
"Ты убегаешь? Постой! Жестокий! Влюбленного друга
Не покидай! - он вскричал. - До чего не дано мне касаться,
Стану хотя б созерцать, свой пыл несчастный питая!"

Так горевал и, одежду раскрыв у верхнего края,
Мраморно-белыми стал в грудь голую бить он руками.
И под ударами грудь подернулась алостью тонкой.
Словно у яблок, когда с одной стороны они белы,
Но заалели с другой, или как на кистях разноцветных
У виноградин, еще не созрелых, с багряным оттенком.

Только увидел он грудь, отраженную влагой текучей,
Дольше не мог утерпеть; как тает на пламени легком
Желтый воск иль туман поутру под действием солнца
Знойного, так же и он, истощаем своею любовью,
Чахнет и тайным огнем сжигается мало-помалу.

Красок в нем более нет, уж нет с белизною румянца,
Бодрости нет, ни сил, всего, что, бывало, пленяло.
Тела не стало его, которое Эхо любила,
Видя все это, она, хоть и будучи в гневе и помня,
Сжалилась; лишь говорил несчастный мальчик: "Увы мне!" -
Вторила тотчас она, на слова отзываясь: "Увы мне!"

Если же он начинал ломать в отчаянье руки,
Звуком таким же она отвечала унылому звуку,
Вот что молвил в конце неизменно глядевшийся в воду:
"Мальчик, напрасно, увы, мне желанный!" И слов возвратила
Столько же; и на "прости!" - "прости!" ответила Эхо.

Долго лежал он, к траве головою приникнув усталой;
Смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались.
Даже и после - уже в обиталище принят Аида -
В воды он Стикса смотрел на себя. Сестрицы-наяды
С плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату.

Плакали нимфы дерев - и плачущим вторила Эхо.
И уж носилки, костер и факелы приготовляли, -
Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный
Ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками.

АРЕТУЗА

АРЕТУЗА



Дочь получив, успокоена, так вопрошает Церера:
"Что ж, Аретуза, ушла? Почему ты - священный источник?"
И приумолкли струи, и главу подымает богиня
Из глубины родника, и, зеленые волосы выжав,
Так начала про любовь элейского бога речного:

"Происхожу, - говорит, - из нимф я, живущих в Ахайе,
Не было девы меж них, что усердней меня выбирала б
Место охоты иль сеть усердней меня наставляла.
И хоть своей красотой не стремилась я славы достигнуть,
Хоть и могуча была, но красивою все же считалась.

Пусть хвалили меня, не тщеславилась я красотою.
Рады иные, - а я в простоте деревенской стыдилась
Женской красы: понравиться - мне преступленьем казалось.
Из стимфалидских дубрав возвращалась я, помню, усталой.
Зной был, труды же мои - немалые - зной удвояли.

Вот подошла я к воде, без воронок, без рокота текшей,
Ясной до самого дна, чрез которую камешки в глуби
Можно все было счесть, как будто совсем неподвижной,
Ветлы седые кругом и тополи, вскормлены влагой,
Склонам ее берегов природную тень доставляли.

Я подошла и ступню сначала в струю погрузила.
Вот по колена стою. Не довольствуясь этим, снимаю
Пояс и мягкий покров кладу на склоненную иву.
Вот уж и вся я в воде. Ударяю по ней, загребаю,
Черпаю на сто ладов и руками машу, отряхаясь.

Тут глубоко под водой услыхала какой-то я ропот, -
И в перепуге плыву на закраину ближнего брега.
"Что ты спешишь, Аретуза? - Алфей из вод своих молвит, -
Что ты спешишь?" - еще раз повторяет он голосом хриплым.

Мчусь я, такой как была, без одежды, - мои ведь одежды
Были на том берегу. И настойчивей он пламенеет,
Голою видит меня и считает на все уж согласной.
Я убегала, а он меня настигал, разъяренный, -
Так, крылом трепеща, от ястреба голуби мчатся;
Ястреб, преследуя, так голубей трепещущих гонит.

Мимо уже Орхомен, Псофиды, Киллены и сгиба
Гор Меналийских, туда, к Эриманфу, и дальше, в Элиду
Я продолжаю бежать. Он был меня не быстрее.
Но выносить столь длительный бег, неравная силой,
Я не могла, - а Алфей был в долгой работе вынослив.

Я через долы, поля и лесами покрытые горы,
Через утесы, скалы без всякой дороги бежала.
Солнце светило в тылу; и видела длинную тень я
Перед собою у ног - иль, может быть, страх ее видел!

Но ужасал меня звук приближавшихся ног, и под сильным
Уст дыханьем уже в волосах волповались повязки.
Тут я вскричала, устав: "Он схватит меня! Помоги же
Оруженосице ты, о Диктинна, которой нередко
Лук свой давала носить и стрелы в наполненном туле!"

Тронул богиню мой зов, и, облако выбрав густое,
Приосенила меня. Не найдет он покрытую мраком
И понапрасну вокруг близ облака полого ищет.
Два раза место, где я укрыта была, обогнул он;
Дважды "Ио, Аретуза! Ио, Аретуза!" взывал он.

Что было тут на душе у несчастной? Не чувство ль ягненка,
Если рычанье волков у высокого, слышит он хлева?
Иль русака, что сидит, притаясь, и враждебные видит
Морды собачьи, а сам шевельнуться от страха не смеет?

Но не уходит Речной; не видит, чтоб продолжались
Ног девичьих следы: на облако смотрит, на берег.
Потом холодным меж тем мои покрываются члены,
С тела всего у меня упадают лазурные капли.

Стоит мне двинуть ногой, - образуется лужа; стекают
Струи с волос, - и скорей, чем об этом тебе повествую,
Влагою вся становлюсь. Но узнал он желанные воды
И, навлеченное им мужское обличив скинув,
Снова в теченье свое обернулся, чтоб слиться со мною.

Делией вскрыта земля. По бессветным влекусь я пещерам
Вплоть до Ортигии. Та, мне единым с моею богиней
Именем милая, вновь наверх меня вывела, в воздух".

Концерт окончен

img0.liveinternet.ru/images/attach/c/2/69/66/69...

@настроение: божественно

@темы: Benedict Cumberbatch, his voice, theatre

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

12.11.2012 в 16:31

Пишет  BaracudaJ:

Считаете дни до следующей поездки в Лондон? Не можете оторваться от серий Шерлока Холмса или Аббатства Даунтон? Для англоманов в этом сезоне отличные новости! В моде Англия и все, что с ней связано
Статья

@настроение: for me

@темы: статьи, London, UK

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

12.11.2012 в 15:23

Пишет  BaracudaJ:

О, боже, о, боже, о, боже! ТА самая сцена из Исполняя главную роль

+ бонус

(с)

Обзорам

[L]BaracudaJ[/L] <a href="http://baracudaj.diary.ru/p182503080.htm">приносит</a> арты к фику "Исполняя главную роль"

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

04.11.2012 в 22:17

Пишет  ZANUDA999:

Красиво!!!

04.11.2012 в 16:44

Пишет  Ama_V:

04.11.2012 в 18:41

Пишет  alte HEXE:

Понравилось, красиво

10.09.2011 в 15:23

Пишет  ybrnj ybrnj:

Как красиво!

10.09.2011 в 12:24

Пишет  Небо в глазах ангела:

медитативно, однако...

10.09.2011 в 00:29

Пишет  anahata:

Итересная штука
Это музыкальная матрица. Кликаем мышкой по квадратикам (или прямо ведём, не отпуская мышку), они начинают светиться и издавать красивые музыкальные звуки — тон повышается снизу вверх. Если нужно вернуться к чистому полю, нажимаем пробел.

@настроение: красиво

---

Обожаю эту фотосессию.

04.11.2012 в 16:12

Пишет  BaracudaJ:

2010 год

Вроде не все фотки раньше появлялись
Первая кликабельна

+ 8

(с)

@темы: фото, Benedict Cumberbatch

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра